Близнец тряпичной куклы - Страница 97

Создание нового заклинания состояло всего лишь в том, чтобы найти промежуточные шаги между целью и ее осуществлением.

Сначала, пока Аркониэль увлеченно обустраивал свое новое жилище и осваивал роль наставника, он лишь немного занимался алхимией и другими известными ему науками, оттачивая те умения, которыми уже обладал. Теперь же, когда установился определенный порядок в его занятиях с Тобином, а зима сделала уединение в замке полным, Аркониэль обнаружил, что все чаще думает о своей встрече с Лхел. Поразительная сила ее сексуальности постоянно тревожила теперь его сны, он ощущал жар ее тела, чувствовал мускусный, звериный запах.

Каждый раз Аркониэль просыпался в панике, обливаясь потом. Хотя при свете дня можно было рационально объяснить сны своеволием молодого тела, одного воспоминания о прикосновениях Лхел было достаточно, чтобы Аркониэль почувствовал себя больным от беспокойства.

Сегодня к воспоминаниям о том дне Аркониэля вернула не чувственность, а мысли о совершенном в тот день в лесу Лхел чуде.

Проекция человеческого изображения была известна волшебникам, хоть научиться этому удавалось не всем, однако Айя обладала необходимым умением, да и сам Аркониэль иногда добивался определенного успеха. Однако магия Орески передавала лишь изображение самого волшебника, обычно не очень отчетливое и неестественное, похожее на призрак, явившийся при дневном свете. В тот день у дороги Аркониэль видел Лхел как бы сквозь овальное окно, свет, падавший на нее, был дневным светом, и молодой волшебник разглядел болото у Лхел за спиной, еще не зная, что такое болото существует. Его собственное воображение не могло породить такие разнообразные детали. Лхел показала ему себя и все, что было вокруг, так отчетливо, словно создала дыру в воздухе.

Дыра в воздухе…

Именно такой образ возник перед Аркониэлем в момент пробуждения на рассвете. До сих пор он пытался преобразовать заклинание исчезновения, заставляя его соединить передачу формы с движением. Ничего даже похожего на магию Лхел ему достичь не удавалось.

Этим утром его посетила новая идея, озарение, рожденное сновидением. Во сне он снова увидел Лхел, плавающую в зеленоватом свете, совсем не похожем на солнечный свет поляны, на которой он стоял. Лхел, нагая, манила его к себе, словно предлагая войти в сияющий овал и оказаться с ней рядом, не преодолевая разделяющего их расстояния. Во сне Аркониэлю привиделся своего рода сотканный из зеленого света туннель, соединивший их. Ему показалось, что он вот-вот узнает желанный секрет, но образ нагой ведьмы снова поглотил все его внимание, и молодой волшебник проснулся с сильно колотящимся сердцем и болью в паху.

Теперь, сидя в мастерской и обдумывая все это, Аркониэль вспомнил давно забытое и, казалось бы, не имеющее никакого отношения к его теперешним заботам событие. Однажды они с Айей осматривали гулкие туннели у подножия древней горы далеко на севере. Туннели показались ему похожими на ходы, прорытые гигантским кротом, только стены их были гладкими, как стекло. Айя тогда сказала, что их каким-то образом создала сама гора, и в доказательство показала куски обсидиана, пронизанные узкими сквозными отверстиями — прообразом туннелей. Когда Аркониэль, усевшись на табурет у стола, попытался вспомнить детали сна, его естество снова отреагировало. Приказав телу вести себя прилично, молодой волшебник сосредоточился на воображаемой дыре в воздухе… нет, туннеле! Представить его себе было легко, но как создать нечто подобное, если нет даже смутных догадок, каким образом это удалось сделать горе? За время всех своих странствий с Айей Аркониэль ни разу не видел ничего сходного с тем, что теперь представлялось его умственному взору. Сейчас, в непривычном одиночестве, Аркониэль пытался создать мысленный механизм, который позволил бы превратитъ его видение в действительность. Как он часто делал все последние недели, Аркониэль протянул руку и взял из чаши фасолинку. Она была размером с половину ногтя, темно-красная с белыми крапинками — такие кухарка его отца называла «рыжими курочками». Аркониэль стал перекатывать ее в пальцах, запоминая вес и ощущение гладкой поверхности.

Отчетливо представив себе фасолину, Аркониэль положил ее на стол перед собой, рядом с плотно закрывающейся солонкой, которую ему с ворчанием отдала повариха. Сосредоточившись, Аркониэль несколько раз передвинул фасолину пальцами, потом убрал руку, усилием мысли поднял фасолину в воздух, на высоту в фут от стола, и со всей силой воображения представил себе туннель в воздухе, по которому фасолина должна была бы попасть в закрытую солонку.

Фасолина послушно сдвинулась с места, но в обычном прозаическом стиле. Словно выпущенная из рогатки, она с такой силой ударилась о солонку, что раскололась на две половинки. Осколки разлетелись в стороны, и Аркониэль услышал, как они покатились по голому каменному полу, где и присоединились к своим многочисленным предшественникам.

— Потроха Билайри! — простонал Аркониэль, закрывая лицо руками. За последние недели он извел столько фасоли, что ее хватило бы на горшок похлебки, и всегда с одними тем же разочаровывающим результатом.

Аркониэль провел еще час, пытаясь заставить свой разум создать туннель в воздухе, но заработал лишь сильную головную боль.

Отказавшись от безнадежных попыток, остальную часть дня он провел за занятиями более надежной магией. Вытряхнув из тигля только что созданный огненный камень, он положил его на поднос перед собой и приказал: «Гори!» По его приказу красновато-коричневый камешек выпустил тонкий язычок желтого пламени, который должен был гореть до тех пор, пока Аркониэль не прикажет ему погаснуть.