Отвернувшись от Брата, Тобин стал осматривать пустую комнату, пытаясь найти что-то, что осталось здесь от его матери. Если она так ужасно переменилась в ту ночь, когда он родился, может быть, остался какой-то след того, какой она была раньше, — что-то, что помогло бы ему понять, почему она переменилась.
Однако ничего не нашлось, и Тобин неожиданно почувствовал, что не хочет больше здесь находиться.
Остальные комнаты на втором этаже выглядели так же — давно заброшенными, откуда забрали все, кроме мебели. Чем больше Тобин смотрел, тем более одиноким себя чувствовал: как чужак, попавший в дом, где быть ему не полагалось.
Фарин, должно быть, заметил это. Обняв Тобина за плечи, он сказал:
— Пойдем вниз. Там есть местечко, которое, я думаю, тебе понравится.
Пройдя через зал и по короткому коридору, они оказались в уютной комнате с темными панелями на стенах. Тобин сразу понял, что это спальня его отца. Риус не был здесь уже много месяцев и никогда не вернется, но комната все еще казалась обитаемой. Тяжелые темно-красные занавеси вокруг постели были точно такими же, как в замке. Рядом с комодом стояла пара знакомых сапог. На письменном столе рядом с портретом Тобина в рамке из слоновой кости лежало незаконченное письмо. Мальчик вдохнул знакомую смесь ароматов: воска, смазанной маслом кожи, трав — теплый и мужественный запах его отца. На полке рядом со столом Тобин увидел коллекцию сделанных им из воска или дерева фигурок — его подарки отцу. Они бережно хранились, как сам Тобин хранил все мелочи, которые присылал ему отец.
Неожиданно боль потери, которую Тобину до сих пор удавалось заглушить, обрушилась на него в полную силу. Он стиснул зубы, но горячие слезы все равно хлынули из глаз, ослепив его. Тобин опустился на пол, но сильные руки подхватили его. Пусть это были не отцовские руки, но Фарин так же нежно прижал мальчика к себе и стал похлопывать по спине, как делал, когда Тобин был совсем маленьким. Еще одна рука легла ему на плечо, и на этот раз Тобин не стал стыдиться того, что обнаруживает слабость перед Ки. Он теперь верил друзьям: даже воин должен скорбеть.
Он плакал долго, так что грудь начала болеть, а нос распух, но в результате почувствовал облегчение, освободившись от груза печали, который прятал так глубоко. Отвернувшись от Фарина и Ки, Тобин вытер глаза рукавом.
— Я не посрамлю честь своего отца, — сказал он, с благодарностью оглядывая комнату. — Я понесу его имя, как знамя в битве, и стану таким же великим воином, каким был он.
— Он это знал, — сказал Фарин. — Он всегда говорил о тебе с гордостью.
— Можно, эта комната станет моей, когда я буду здесь оставаться?
— Тебе не нужно спрашивать, Тобин. Все здесь принадлежит тебе.
— Поэтому и Кони, и остальные теперь носят другие мундиры?
— Да. Как единственный наследник, ты получаешь титул своей матери и все владения своего отца.
— Мои владения… — пробормотал Тобин. — Ты можешь их мне показать?
Фарин открыл ящик и вытащил карту. Тобин узнал очертания Скаланского полуострова и северных территорий. Маленькая корона на восточном побережье обозначала Эро. Тобин видел подобные карты раньше, но на этой было много пометок красной тушью. На севере лежал Атийон; маленькая точка на узком перешейке, соединяющем Скалу с материком, изображала Цирну. Красные точки испещряли и северные земли, были они и в горах на северо-западном побережье, где почти не имелось городов. Тобин задумался: какое из поместий больше всего понравилось бы Ки?
— Все они, конечно, принадлежат короне, пока ты не достигнешь совершеннолетия, — хмурясь, сказал Фарин.
— И это тебя беспокоит.
— Не стоит думать об этом сейчас. — Фарин попытался улыбнуться, убирая карту на место. — А теперь пойдем, я покажу вам свою комнату.
Он распахнул следующую дверь после комнаты Риуса.
По сравнению со спальней князя здесь все выглядело скромно, почти сурово: простые занавеси вокруr постели, никаких украшений. Единственным исключением была прекрасная коллекция оружия — трофеев многих битв — на стене и на столе у окна — фигурки, подаренные Тобином. Тобин подошел к столу, взял в руки кособокого воскового человечка сo щепкой вместо меча в круглом кулаке и сморщил нос.
— Я помню эту фигурку. Я ее выбросил.
Фарин ласково усмехнулся.
— А я ее спас. Это мой единственный портрет. А остальные — твои подарки. Помнишь? — Воин вытащил грубо вырезанную фигурку посвященной Сакору лошадки, которую носил на шнурке вокруг шеи. Эта — самая первая, которую ты для меня сделал. У всех солдат тоже есть такие. Мы носим их на счастье.
— Попросил бы ты Тобина сделать тебе новую лошадку, — со смехом сказал Ки. — Он за последнее время очень усовершенствовался.
Фарин покачал головой.
— Это был подарок от чистого сердца. Я не променяю его на всех коней Атийона.
— А когда я смогу побывать в Атийоне? — спросил Тобин. — Я всю свою жизнь слышу рассказы о нем, даже Ки его видел, а я нет! И Цирну, и все остальные владения?
Фарин снова нахмурился и ответил:
— Тебе придется поговорить об этом с благородным Оруном. Это он ведает всеми поездками за пределы столицы.
— Ох… — Перед друзьями Тобин не стал скрывать своей неприязни к вельможе. — Когда, как ты думаешь, вернется царь? Я хочу попросить его, прежде чем он уедет снова, назначить мне нового опекуна. Пусть Орун богатый и могущественный, я видеть его не могу!
— Знаешь, я как раз собирался поговорить с тобой… это была одна из причин, почему я привез тебя сегодня сюда. — Фарин закрыл дверь и прислонился к ней, поглаживая бороду. — Ты очень молод, Тобин, и не имеешь опыта придворной жизни. Я и сказать не могу, как мне жаль, что все так обернулось, но раз уж ты тут, нужно, чтобы ты не нажил неприятностей из-за того, что не знаешь, как делаются дела. Видит Иллиор: у нас совсем не было времени поговорить о начинающихся переменах… Орун застал нас врасплох. И теперь, раз мы оказались разлучены, я должен тебе кое-что сказать. Я поклялся твоему отцу, что буду оберегать тебя, и я не знаю никого, кто мог бы предостеречь тебя от того, от чего собираюсь предостеречь я. Ты, Ки, тоже слушай внимательно, но запомни: никому ни слова о том, что я сейчас скажу.